Кулинар

В студии будто прошла санитарная бригада. Если войти сюда сразу, не проходя по длинным обшарпанным коридорам, не открывая старые оргалитовые двери, окрашенные белым, чтоб грязь выделялась лучше, не обходить ряды кресел, а телепортироваться прямо к столу — сперва и не сообразишь, что попал на кухню.

Современная кухня и современная студия, словно золотой самородок, который проглотило здание. Здание банально, уже даже не как портянка, а будто давно доказанный физический закон. Допустим, второй закон Ньютона, который хоть расшибись ma = F, хоть запей и зашейся, хоть что — закон доказан еще в хрен знает каком веке, потому гораздо банальней портянки. Она-то как раз интересна, ибо вышла из употребления. Интересна как исторический факт.  А параллелепипед здания, выстроенного при Брежневе, всё еще пользуют; в нём работают люди, в нём даже на втором этаже в прошлый вторник начальник канала засадил уборщице Нюре; в нём даже есть такая уборщица с таким именем — «Нюра»! Ну куда банальней? Куда банальней, если тут есть мыши и есть кот Тишка, который их ловит? Если дверь не доводчиком контролируются, а притягиваются скрипучей пружиной? Если стены покрашены эмалью, которая снизу отваливается, обнажая штукатурку? Если пол паркетный?! Если это не банально, если это не антоним креативности, я уже и не знаю, чего сказать.

Совком тут не просто пахнет, но пропитано. Именно «совком». Не грандиозной Советской Эпохой с ее монументальной романтикой, а тем, во что ее превратили. Была Эпоха, а стал «совок». Всё очень экономично уместили в пять букв, причем одна так и вообще повторяется. Поэтому в совковом здании гниют совковые трубы совкового водопровода, проложенные еще при совковом Брежневе. Тут самая настоящая совковая пыль, которую плохо убирает совочница Нюра. Было б это не в «совке», а при Советах, она, быть может, расстаралась бы, а тут ее, уже давно неебабельную, однако ж раз в месяц изволят впердолить, поэтому не уволят. Сюда не нагрянет высокое руководство из Москвы, да и проверка от санъэпидема не придет. Разве что пожарники припрутся, так и хрен на них. Пыль — не их дело. А самое высокое руководство — не владелец здания, не начальник «Кулинарного канала», а великий и ужасный Эс! — положение в здании устраивает. Ему главное — чистота в студии. Чтоб каждый ковшик блестел, чтоб в очаге горело яркое живое пламя, чтоб сидения для зрителя протерли, чтоб по первому классу, короче! Туда мы и отправимся, позабыв про дуру Нюру. Она нам неинтересна.

А она тут! Вот привязалась! Как раз чистоту наводит перед приходом кулинара. Ладно, включим тогда перемотку вперед. Ускорим время раз эдак в десять, чтобы три часа до эфира пролетели. Всё! Пускаем время по-нормальному, осматриваем студию.

Чтоб сделать студию для Станислава, первым делом пришлось снести четыре стены, дабы образовалось помещение размером со спортзал. Раньше студией считалось вообще всё здание, но девяностые прошли, мелкие каналы благополучно разорились и вот тогда на Ауняна вышел Станислав, который любил сокращать имя свое до короткого «Эс». Он как чёрт из табакерки появился со своими кулинарными рецептами и вытянул канал из слоновьей попы, куда стремилось всё, вплоть до жизни Ауняна — того поприжали кредиторы, угрожали нанять киллера. Как умно подметил последний уволившийся спецкор: канал Ауняна укоротил название до анала. Но появился Эс! Он урезал двенадцатичасовой эфир всего до сорокоминутного. Зато эти сорок минут покупал Первый — ОРТ! И эти сорок минут смотрело несколько десятков миллионов человек. А реклама в эти сорок минут стоила как самая дорогая на всём ТВ! Вот так и вышло как-то, что некогда державший на зарплате сто с лишним человек, Аунян оставил десятерых и Нюру. Учитывая, что это здание еще никогда не приносило столько прибыли, Аунян очень, ну просто очень радовался жизни и экономии на людях. И Нюре.

Всего час до эфира, Нюра уже свалила, оставив, надо отдать ей должное, всё в стерильности. А вообще, современная кухня — это нечто. Как выглядела она еще полтора века назад? Закопченный стены. Крысы. Тараканы. Поверхности щедро измазаны маслом, жиром. Санитарией и не пахнет, а хуже кухонного сортира не сыщешь. И что было на той кухне? Сковороды с нагаром, котлы, черная печь, источенные ножи и деревянные ложки-поварешки. Дрова тут же лежали рядом. Вот прям на кухне — кучей. В них-то и отсиживались крысы с тараканами. А что сегодня?

Блеск! Шик! Кр-р-расота-а-а! Все поверхности гладкие, чтоб легче их протирать. В столу спрятан «Фэйри», который ототрет любое пятно даже в холодной воде, но тут-то и горячая льется из специального крана. Гусак блестит, но непростой гусак, он как душ — выдвигается на шланге, чтоб удобней мыть. Столешницы на студийной кухне мраморные и деревянные. На мраморных можно резать что угодно без досок, а деревянные столешницы сменные. На них Эс рубит топорами, там остаются глубокие следы, но после такого эфира столешницы снимают и увозят плотнику, который рубанком снимает верхний слой и чем-то пропитывает. Всего сменных столешниц десяток, поэтому тут же устанавливают новую, и снова можно рубить. Это такое маленькое расточительство, которое можно себе позволить. Да чего там, Эс приказывает привозить такие ингредиенты да такого качества, что как-то один единственный эфир обошелся в миллион. Аунян тогда выдрал последние волосы на голове, но Станиславу, разумеется, ничего не сказал. Эс редко делал сложные и дорогие рецепты, а приносил такую прибыль и был так желанен на других каналах, что спорить Аунян никогда не спорил. Напротив, готов и зад был подставить лишь бы Эс продолжал готовить в этой самой студии.

Столы и мойка это, конечно, хорошо, но на кухне полно интересного и без этого. Есть тут пять холодильников. Есть все виды комбайнов. Мясорубки всякие, кастрюли, керамическая посуда, стальная посуда, посуда из чугуна, меди и алюминия. Деревянная посуда! Костяная посуда! Короче, всё, чё хочешь. И чё не хочешь тоже. Единственное, чего нет, это привычных духовок и печей. А микроволновка — упаси, Господи! Эс готовит исключительно на живом огне. Когда на углях, чаще на пламени. Поэтому ровно в центре студии — очаг.

Он выложен из пористого красного камня, похожего на кирпич. Выкладку очага контролировал лично Эс, он же заказывал и камни под него. Когда Аунян спрашивал, чего за камень, Эс чего-то буркнул, будто такими камнями выложены мостовые в Аду и усмехнулся по-своему, злобненько так, как очень хорошо умел. А потом так же, как умел, заливисто расхохотался, хлопнул Ауняна по плечу и промямлил про особенную красную глину из Чечни.

Очаг представлял собой круг диаметром метра три, выложенный из красного камня прямо в полу. К центру он слегка изгибался вниз, по форме получалось нечто вроде полусферы, только не ровно пополам разрезан шар, а кончик как бы только. Очаг напоминал неглубокую тарелку. Рядом лежала аккуратная стопка таких же красных кирпичей, из которых к эфиру складывалась печка, если Эс запекал. К слову, ничего сложного, сам кулинар и складывал ее минут за десять. Эдакой пирамидкой складывал, потом разводил внутри огонь, а как оставались угли — засовывал внутрь то, что хотел пожарить.

Из этих же камней Эс, бывало, выкладывал мангал под жарку на шампурах, а если варил чего —также складывал камни кругом, разводил внутри костер, а потом ставил сверху чан или кастрюлю. Удобство очага еще и в том, что иногда Эс нужно было всё сразу. И котел, и мангал, и еще сковороду поставить, а параллельно в печи запечь. Всего сорок минут прямого эфира есть у Эс, чтобы приготовить кулинарный шедевр. В случае необходимости ему добавят три минуты, ну пять, но не больше. Поэтому очаг с живым пламенем — для кулинара лучше не придумаешь. Можно такое пламя запалить — всё изжарится и сварится в считанные минуты! А массивные старинные котлы и сковороды с тяжеленными крышками играют роль неких скороварок. Возьми любой котелок Эс. Не современную кастрюлю, а старый чугунный котел. Допустим, на сорок литров. Он сам весит килограмм пятьдесят, ну а крышка — все двадцать. Да-да, но и это еще не всё. Крышка необычная. Крышка настолько притерта к верхней кромке котла, что, смажь маслом край, накрой крышкой — потом едва оторвешь! Прилипнет! Это всё — старинный вариант скороварки. Такую крышку Станислав, бывает, еще одной крышкой придавит, чтоб жаром не подняло. Получается практический идеально закупоренный сосуд, температура внутри которого поднимается, давление растет и вот уже не сто градусов можно получить, а, к примеру, двести.

Да, кулинария сложна. И частенько требует знания физики. И много чего еще. И вряд ли есть на ТВ мастер уровнем знаний выше, чем Эс.

И будто чёрт, появляется он! Кулинар, в студию!

Эс всегда приходит минут за сорок до эфира и приносит свежие продукты. Привозит кулинара помощник, коренастый одноглазый азербайджанец. Ассистент кажется неряшливым, как многие пожилые кавказцы. Одежда у него с рынка, да и ощущение такое, если снять с него мягкие тряпичные туфли, на носке обязательно будет дырка. Впечатление, однако ж, ошибочное. Просто эти еще не пожилые, но уже взрослые люди живут экономно. Кто-то даже исполняя своеобразный контракт — экономит, чтоб дети шиковали. Когда ж еще, как не в молодости? Азербот ставит бумажные пакеты с продуктами на стол и сразу идет разводить костер. В студию входит Эс.

Станислав бесподобен. Он вроде и нерусский, есть что-то такое в нём кавказское, но и на иностранца не похож. Лысый как колено, но прикрывает лысину шляпой или колпаком. Нос — длинный крючок. Глаза — черные, увеличены линзами очков. Брови густые, как чаща из старорусских сказок. Губы тонкие, но улыбки выдавать умеют. Такие губы всегда свидетельствовали о жесткости. Сухие, совершенно не подходящие повару. Как у Луи де Фюнеса. Что еще тоже не от повара — едва полноват. На вид лет сорок пять, но каким-то задним чутьем понимаешь — старше этот высокий мужчина. Одет так же, как ассистент — во что-то явно с базара, нечто такое цветастое, только даг, чечен и азербот такой ансамбль запомнят и на следующий день сумеют описать детали, русский же скажет, одет был в одежду.

Эс оглядывает кухню критически. Длинные ноздри втягивают запахи. Пахнет ванилью. От Эс всегда пахнет ванилью, будто он чего-то постоянно печет. Он подходит к пакетам, пальчиком аккуратно расправляет, глядит на травы, которыми заправит блюдо. Усмехается хищно. До эфира минут двадцать пять, вскоре начнут пускать гостей. Всегда придут дети с родителями, всяко будут несколько критиков ресторанных, студенты, да и просто праздные гуляки. Может быть, приедет Аунян, если вчера не напился. Ловкие пальцы кулинара расправляют второй пакет — тут овощи. Не самый большой ассортимент. Сегодня блюдо простое, именно за такие его любит публика. Что можно к своему холодильнику подойти, открыть и сготовить.

— Станислав! — окликают сзади. Эс даже не поворачивается, взгляд его внутри пакета оценивает картофель.

— Эс, милая моя, — мягко поправляет он. — Простого «Эс» более чем.

Говорит мягко, а получается властно. И как так выходит?

Девушка — это молодая студентка Аня. Рыженькая, молоденькая и вообще — вся такая уменьшительно-ласкательная.  Практиканточка. Прислали на сегодняшний эфир поглядеть. Поучиться. В одном из самых дорогих ресторанов Москвы работает ее папа — приятель Эс.

— Я бы хотела поглядеть, как вы подготавливаетесь, Эс, — покраснела девушка. Кулинар соизволил повернуться и взглянуть на нее. Черные глаза прищурены, Эс еще спокоен, экономит эмоции для эфира.

— А ты присядь сюда, милая моя. Я как раз начинаю.

Девушка быстрой лисой уселась на табурет, Эс повернулся к столешнице, ладонь ловко достала из подставки нож. Кулинар взрезал пакет, тонкие губы начали пояснять движения рук, мягкий властный голос заструился по студии.

— Самое базовое для повара — это три вещи, — сказал Эс, разрезая полиэтилен, скрывающий овощи и травы. — Первое — это кухня. Посмотри вокруг. Где ты еще видела такой очаг? А теперь погляди наверх.

Рыженкая головка подчинилась, умные серые глаза уставились в потолок. Там, метрах в пяти от пола, огромный раструб зонда вытяжки.

— Это вытяжка для дыма, — продолжил Эс. — Очень мощная уже сама по себе. Эта гофра ведет на крышу, но там еще есть специальный немецкий вентилятор, который помогает тяге. Мелочь, можно было и русский, и китайский поставить, можно было вообще ничего не ставить, но я настоял на немецком. Представь, что будет, если во время готовки откажет вытяжка? Или будет туман на улице — тяга пропадет? Погляди туда. Видишь дрова, которые разжег мой помощник? Эти дрова не просто так, эти фруктовые деревья спилили на Юге прошлой зимой и положили в железный ящик. Всё лето они стояли, а потом их привезли мне. Совершенно сухие, дадут мне тысячу сто градусов пламя, а обычное дерево даст — если восемьсот даст, уже хорошо. Погляди на этот котелок.

Эс подошел к шкафу, открыл, обнажая богатства поварские. Котлы! Начиная от малипусеньких трехлитровых до царя на двести литров! Эс подумал, достал тот, что на пятьдесят. Толстостенный, чугунный, крышка кило под тридцать, сам — все шестьдесят, но немолодой Эс легко достал, на пол поставил и потащил волоком. Котел тем и хорош, что полусферой. Он только в одном крошечном месте соприкасается с полом, а не как плоская кастрюля — всем дном. Тащить котел волоком очень удобно, а потом поставь его прямо в угли — ничего ему не будет. Эс доволок котел до очага, помощник уже развел большое пламя, сухие дрова трещали, дым уносился в зонд над головой, но запах ванили костер еще не перебил.

— Этот котелок нагрей — он еще час горячим будет. С костра ты его снимешь, а он тепло хранит. Обычная кастрюля уже через полчаса не горячая, а это — посуда для праздника. И всё это — кухня. Посуда. Очаг. Дрова. Вытяжка. На одном элементе кухни сэкономишь — уже плохо будет. Лучше у тебя вообще не будет таких дров, чем будешь стараться правильные неправильными заменять. Лучше угля купи древесного, но сырую древесину не бери. Понятно?

— Да, — кивнула девушка.

— Второе в кулинарии — продукты. Третье… — Эс замер, будто прислушиваясь. Ноздри втянули запахи. Кулинар улыбнулся чему-то своему. — Ладно, иди сядь со всеми. Вон уже зрителей пускают. А я пока воды налью.

Девушка поднялась и пошла к рядам кресел, а Эс скрылся за ширмой. Не прошло и минуты, кулинар вернулся с двумя двадцатилитровыми ведрами воды. Костер уже горел вовсю, пламя поднималось на метр.

— Уходи, — сказал Эс азербайджанцу-помощнику, тот поклонился и удалился. Эс взял кочергу и начал ловко складывать горящие головешки во что-то типа пентагона, а в центр подкинул еще дров. Потом, не чинясь, затащил котел прямо на пламя, оранжевые языки тут же облизали пузатые бока посудины. В студию вправду впустили зрителей, кто-то махал и здоровался с Эс, тот тоже помахал и поклонился. Растянул губы в неестественно приветливой улыбке. Из-за тонкости губ улыбка у Эс получалась всегда натянутой. Жутковатой даже такой, будто он делал усилие, и приличное, чтоб улыбнуться.

Два ведра воды отправились в котел, до эфира минут пятнадцать. Эс сыпанул в воду соль, накрыл котел тяжеленной крышкой, обложил бока паленьями — теперь вода закипит как раз к началу. Зрители рассаживались, а вот и съемочная бригада: три оператора, режиссер. Они уже два года работают вместе, все прекрасно знают профессионализм Эс, тот еще ни разу не подвел. Поэтому и можно прийти прям к эфиру, да еще и к прямому. На другом шоу так ни-ни, а тут мона.

Эс усмехнулся, оглядывая толпу рассаживающихся. Вот усмехаться у него получалось превосходно. Тонкие губы сделали кривую линию, как только в студию вошел Аунян. Старик сильно сдал за последние годы. Ему вообще можно было теперь не работать, вот он и пил в праздности, глотал виагру и трахал проституток. От него год назад ушла жена, так он сообразил только на вторую неделю. Аунян сел в первом ряду, похмельным взглядом оглядел кухню, помахал Эс. Кулинар даже не подумал ответить.

Пальцы ловко раскладывали по столешнице продукты. Прямо так. Несколько рыбных голов и хвостов сома, крупный речной окунь и мелкий, с ладонь всего, муксун. Крупный, но молодой картофель. Красный лук. Морковь. Кинза, петрушка и укроп. Лук зеленый. Перцы большие, сладкие и хрустящие, и несколько чили. Эс задумался. Классический вариант не предполагал обжарки, но так ведь вкуснее будет. А если б он готовил в лесу, что помешало бы в котле сначала обжарить всё прямо на рыбьем сале?

Пять минут до эфира; Эс взял из шкафа мощный чугунный казан и потащил к очагу. Кочергой он ловко отделил от костра несколько углей, тут же заменил их дровами, а на угли поставил казан. Всё. Так пойдет.

— Три минуты до эфира, — объявил режиссер. — Мамы и папы, успокойте детей, чтоб тихо было. Эс, приготовьтесь.

Кулинар пошел к столу. Камера взяла его лицо крупнее. Минута до эфира.

Телезрители по всей стране наблюдали на экране красочную заставку передачи Эс. От латинского слова «кулинария» (culīnāria) отделилась первая буква «С», потом уменьшилась, а перед ней вырисовалась «Э». Буквы соединились и накрылись поварским колпаком. Кулинарное шоу «Эс» начиналось.

— Здравствуйте, дорогие телезрители, — сказал Эс в камеру. Его неестественная улыбка притягивала взгляды, а мягкий вежливый голос ласкал слух. — А вы знаете, что соль в кулинарии изначально использовалась вовсе не как приправа? Соль невкусна сама по себе. Однако она делает много чего другого.

Камера наезжает на ладонь Эс, там щедрая жмень крупной соли.

— Соль дезинфицирует продукты. Засоли мясо или рыбу — и положи в погреб. Мясо до самой весны пролежит. Засоли и высуши рыбу, но не дай засидеться мухе — будешь есть рыбу, даже когда реку затянет метровым льдом. Вот для чего предки использовали соль, а потом все так привыкли к соли, что соленая пища стала вкусней. Но дай попробовать соленое ребенку и дай несоленое — он выберет несоленое. Меня зовут Эс, я рад приветствовать вас, дорогие телезрители.

Зал взорвался аплодисментами. Камера на пару секунд взяла зрительный зал, а кулинар задумчиво поглядел на ладонь с солью. На миг лицо его сделалось крайне хищным. Словно он собирался лично скормить эту соль какому-нибудь ребенку. А может, он уже ставил такие эксперименты? Но камера вернулась.

— А вот что я буду готовить сегодня? У меня тут рыба, овощи, травы. Как не приготовить уху? Но простую уху скучно готовить. Простой рецепт, не значит, что должен быть невкусным. Поэтому мы сделаем тройную уху, или, как говорили раньше: царскую.

Эс взял две большущих сомовьих головы и положил на разделочный стол.

— Главное в рыбе — найти ее сало. В настоящей рыбе сала не меньше, чем в приличной, уважающей себя свинье.

Пальцы Эс оттянули рыбью кожу тут, потом тут, а вот уже и острейшее лезвие ножа срезает куски рыбьего сала. Тут ломоть, там ломоть. Всё невероятно быстро.

Вот Эс у стола, а вот уже стоит на красных камнях очага. Запах ванили усилился, зрители смотрят, боясь моргнуть. Рыбье сало бросается в казан, тут же зашкворчало! А Эс уже не здесь, Эс уже снова за столом, нарезает морковь и лук.

— Конечно, можно пойти по ленивому варианту, — говорит Эс. — Можно не жарить, а сразу кинуть головы и хвосты в кипящую воду и поварить минуть тридцать — сорок, но не меньше. Чтоб жир сам вытопился, получился бульон. Можно и туда потом кинуть морковку и подождать минут десять. А потом и крупно порезанная картошка пойдет. Можно, но вкуснее всегда будет пожаренное. А если не на магазинном масле, если на настоящем жиру, то еще и полезней будет!

Морковь и лук нарезаны, Эс снова у казана, закидывает морковь и лук, постоянно перемешивает шумовкой. Приговаривает:

— Посмотрите, как прожарился лук? Вот такой должен быть, золотистый и не черный. А вот теперь главное! Главное в ухе — вода. Можно, конечно, из водопровода взять. Можно. Но если есть автомобиль и канистры? На худой конец обычные бутылки из-под минералки, как не съездить в пригород, где есть колодцы с живой, очень хорошей водой? Ведь пока вода выйдет из крана, она уже хлорирована, уже прошла по ржавым трубам, уже изогнулась сто раз. Разве это вода? Что хорошего может получиться на такой воде? В крайнем случае, такую воду можно пропустить через угольный фильтр, вскипятить, посалить, а потом еще раз вскипятить. Я поставил воду заранее, всё же телевиденье, вы зальете воду прямо сюда, прямо в обжаренные овощи, а я кину первые головы в воду, дам повариться минут десять. Они у меня размороженные, да и сало я с них срезал.

Эс открыл большой котел и закинул головы сомов, следом пошли хвосты. Вода бурлила, пузырилась, исходила паром. Позади зрителей загорелась красная лампа, означает — до рекламы минута.

— Главное в рыбе — это правильно сварить. Переваришь рыбу — получишь невкусное желе. Сваришь как надо — будет кушанье богов.

Эс отправился нарезать картошку и перцы, а программа ушла на рекламу. А Эс обратился к залу, крупно нарезая картошку:

— Хотите ухи? Будет вам уха, будет.

Первая треть программы закончилась, реклама прошла, Эс обратился уже к телезрителям.

— Посмотрите сюда. Видите, головы сомов уже сварились. Очень быстро, я достаю их и кидаю обжаренные овощи и поливаю рыбьей выжаркой. Морковка у нас уже наполовину готова, кидаю крупно порезанную картошку, кидаю окуней. Кидаю перцы чили. У нас осталось не так много ингредиентов. У нас есть свежие травы, их мы кинем, когда снимем котел с огня. У нас есть помидор и сладкий перец. Это овощи нежные, их мы кинем вместе с муксуном. А сейчас главное нам дать правильно свариться окуням. А вы ничего не забыли? А как же сомьи головы?! Да, у вас не будет под рукой на даче второго котелка или казана, но, может быть, есть сковорода? Но у меня-то есть! Вот же, нагретый казан! Как не обжарить в нём сомьи головы? Да еще с красным луком? Да еще с перцем?! Обжарю, обжарю.

И вот — свершилось. Мифический паранормальный запах ванили улетучился, а зрителей в студии обдало ароматом жареной рыбы. И рты их сразу заполнились слюной. А Эс, знай себе, приговаривал:

— Замечательно получается, замечательно. Я мог бы разрубить головы на две части и хорошенько прожарить внутри, но зачем? Головы у меня и так уже готовы. Они сварены. А я только добавлю им шарма. А вот я и закончил, так у меня что, жарить больше нечего? Уже ведь окуни готовы! Я прямо так их, прямо из воды достаю и в казан — пусть себе жарятся. Одного за другим, одного за другим. Чего мы забыли? Конечно, сейчас самое время добавить щепотку черного перца, чтоб уха окрасилась, сейчас в уху пойдет некрупный муксун, пойдут разрезанные надвое помидоры, пойдет средне нарезанный сладкий перец, пойдет перец горошком, а чили мы достанем и выкинем. Вот замечательно! Посмотрите, я как раз чуть-чуть обжарю окуней, а тройная, царская уха дойдет. И после рекламы останется последние штрихи.

Снова реклама, зрители уже явно захлебываются слюной, а Эс пошел к холодильнику и достал бутылку водки. Зрители уже чуть даже подались вперед, прислушиваясь, как шкварчит окунь. Пахнет — язык хочется съесть!

Реклама кончилась, Эс дожаривает окуней, в руке пол-литра водки.

— Посмотрите, что у нас получилось, дорогие телезрители? Посмотрите, до золотистого обжарил я окуней, а в котле уже сварился муксун. Муксун — жирная рыба. Лучше ее есть вываренной. На голове сомов и в хвостах достаточно мяса. Самого нежного и деликатного. Окуня мы только едва сварили, они у нас почти что жареные. Остались штрихи. Вот меня спрашивают, Эс, а зачем ты льешь водку в уху? А я отвечаю: по древней казацкой традиции. Уху на Дону варили всегда. Воду брали прямо из реки. Как ее не простерилизовать? Отравиться же можно! Поэтому, не жалея, изрядно водки на сорок литров. Стакан. Но это еще не всё. Уха у нас получилась ароматная, жирная, но как будто не на костре. Поэтому мы берем вот это одно поленце, видите, уже наполовину прогоревшее — и тушим ее прямо в котле!

С шипением головня опустилась в кипящую воду, а кое-кто из зрителей ахнул.

— Ничего-ничего, — приговаривает Эс. — В полене зола. Зола тоже дезинфицирует. Теперь никто не заболеет. Теперь уха еще и костром пахнет. Осталось ее украсить нарезанной петрушкой, нарезанным зеленым луком, нарезанной кинзой. Всё туда, всё средне нарезанное — туда. В котел. Котел с костра.

Кочергой кулинар растолкал угли из-под котла, обложил красными кирпичами, чтобы не перевернулся, повернулся на камеру и взял тарелку в руки. До конца эфира три минуты.

— Вот так, дорогие мои. Целый котел настоящей царской ухи. Тройной ухи. Полезной ухи. Настоящей еды. От которой никогда не заболеешь. И никогда не поправишься. Если знаешь секрет. Хорошо — это в меру! Приятного аппетита, дорогие мои, а мне надо кормить гостей.

В последнюю минуту зрители ринулись штурмовать котелок с ухой. Каждому дали по тарелке и ложке, а Эс ловко управлял половником. Звук отключили, пустили приятную восточную музыку. Передача закончилась.

***

Аунян жрал. Он давился жаренным окунем. Давился вареным сомом. Он закидывал уху в топку. И заедал зеленым луком. Он утолял страшный голод. Казалось бы, жри он так каждый день, не был бы таким дохлым и тощим. А он был.

Все уже разошлись. Даже уборщица Нюра пошла домой. А Аунян нет. Тенью он пробрался в студию, воровато оглядываясь вокруг, будто не он тут хозяин, будто он мальчишка, пробравшийся на кухню дорогого ресторана. А потом накинулся на щедрые остатки еще горячей ухи, на вкуснейшего жаренного окуня, которого Эс еще вдобавок украсил пряными травами.

— Ты как свинья, — раздался спокойный голос сзади. — Свиньей ты был, когда я тебя встретил, свиньей и остался.

Аунян, словно побоялся, что еду отберут, начал запихиваться ей быстрее.

— Чтоб у тебя кость поперек горла встала!

Аунян поперхнулся, закашлялся, во все стороны полетели ошметки жеванной рыбы. Из-за ширмы появился Эс. Аунян покраснел и упал. Тарелка вывалилась из ладоней, уха потекла по чистому кафелю. Аунян схватился за горло. Запахло ванилью.

— Знаешь, что разрушило Рим? — спросил Эс. На валяющегося Ауняна он смотрел, словно на клубень какой, который предстояло разрезать. На клубень топинамбура, например.

— Когда я пришел туда и увидел, на что, оказывается, способен человек, я восхитился, — продолжил кулинар спокойно. — Даже лживые пропагандисты Афины не дошли до того, к чему пришел Рим. Такая культура, такое процветание, такие философы! Греческим не чета! Ты знаешь, римские рабы гордились, что они рабы именно римлян. Считалось счастьем, быть рабом у благородного римского горожанина. И как ты думаешь, Аунян, чем я их одолел? Войнами? Восстаниями? Может, чумой? Нет, нет. Человек может отказаться от всего, кроме одного. От еды.

Тапочки Эса встали перед взором Ауняна. Начальник канала держался за горло, воздух уже кончился. Всё заволокло красным. В воздухе взвился отчетливый запах ванили.

— Я научил римлян вкусно есть. Ну что это такое, до того они ели какие-то листья. Мясо мало уважали по каким-то религиозным соображениям. Только по праздникам. Они познали все науки, они прошли сквозь все похоти, но не знали, что жареное — это вкусно. Если и жарили они — то до углей буквально. Они даже шашлык толком не пожарили бы. А я научил их. И знаешь, этого хватило.

Эс кинул взгляд на красный круг очага. Ровно в центре полыхнуло. Из щелей кладки потянуло дымом, а потом струйками, прямо из швов, поднялось пламя. Не здоровое и озорное — красное. Синее, какое бывает, когда горит газ. Оно поднялось на полметра от красных камней, потом на метр, на два! Загудело, засвистело.

— Человек в принципе слаб, Аунян. И податлив. Он не понимает, спасение его в аскезе и голоде. А даже если понимает, не принимает. Он никогда не примет, что наслаждения его, в том числе и едой, остались там, в саду Эдемском, откуда его прогнали. В этой жизни, в этом саду, любое удовольствие — во вред ему. Ничто так не вредило человеку, как удовольствия. А потому что он должен страдать. Если хочешь, это его… карма.

А-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХАХ!!!

Студию словно взорвало. Смех Эса покачнул стены. Аунян обмочился, обдристался и умер. Не от удушья. От страха.

Эс подошел к столу и взял нож. Он ровненько перерезал Ауняну горло, дал крови стечь. Потом взял топорик, ловко разрубил позвонки и отделил голову от туловища. Он взял голову за волосы, усмехнулся.

— Я не закончил, — сказал Эс. Глаза головы Ауняна открылись. В мутных бельмах забурлил ужас.

Эс достал из кармана очки, надел на переносицу. В очках он еще страшнее — линзы увеличивают черные глаза вдвое. Синее пламя блестит на лысине. Губы улыбаются, не обнажая зубов.

— Можно сколько угодно говорить человеку: не наедайся. Нравится блюдо, съешь чуть-чуть. Он всё равно съест больше.

Эс поставил голову на пол, а ножом принялся ловко срезать с тела одежду. Брезгливо откинув обоссанные и обосранные тряпки, Эс вскрыл брюхо, достал кишки, приговаривая:

— Сегодня чуть-чуть больше, завтра еще чуть-чуть больше,  а послезавтра уже и заест это вкусным мягким хлебом. А послепослезавтра запьет холодным пенным пивом. А потом приготовит побольше. На случай гостей. Но гости не придут. Тебе повезло, Аунян, у тебя были глисты, вон гляди, ползут по твоим потрохам. Потому ты такой худой.

Эс поднялся с колен, оглядел идеально освежеванную тушу.

— На следующей неделе я вспомню про Рим, Аунян. Там я жарил быков целиком, у меня даже был такой медный бык, в нём я и жарил. А потом этот медный бык использовали, чтобы пытать рабов. Но это было давно, мне надо бы потренироваться. Ты не потянешь на быка, Аунян. Ты максимум — козел.

Рука кулинара схватила ногу трупа. Эс потащил тушу к костру.

— Только в одном, Аунян, человек не знает границ. Только одно не угасишь. Это пламя внутри тебя. Свеча, которая требует еды. Чем лучше ты свечу кормишь, тем лучше горишь. Но и быстрее сгораешь. Про свечу — это тоже я выдумал когда-то. Как только человек главным органом своим признает брюхо или гениталии, а не мозг — ему конец. Так, помнится, брал я тогда кориандр и гвоздику… А потом я пожарю мозги себе на ужин!

Аромат ванили ушел. Дохнуло серой.

Послесловие

Возможно, кто-то узнает в главном персонаже знаменитого кулинара из интернета. В принципе, спорить не буду, прототип он и есть. А дело всё в том, что неделю назад я смотрел на Ютубе его рецепты. Всё такое вкусное, всё такое жирное. А потом я что-то съел и отравился. И всю ночь, в перерывах между сортиром,  мне снились жирные плов и шашлык! Меня по сей день слегка подташнивает! Возможно, только я один во всём интернете заимел иммунитет к известному кулинару ;-) Только меня одного он не совратит своим пловом и люля!

Шучу, конечно. Впрочем, если кулинар это всё же прочтет каким-то образом, хочу заметить, что лично я мог бы и гордиться таким сравнением.